Сотни тысяч лет отделяют нас от того момента, когда чело­век впервые познал вкус меда, а за­тем и понял, что этот полезный про­дукт можно добывать из дупел деревь­ев и трещин в скалах, заселенных пче­лами. К сожалению, археология не мо­жет установить точно, когда это про­изошло.

     Охота за медом в местах большого распространения пчел, по-видимому, появилась в эпоху палеолита, так как она требовала уже  соответствующих   орудий  производства и трудовых навыков. Наскальный рисунок в Аранской пещере в Испании, изображающий добы­вание  меда  из  расщелины  скалы,   показывает,   что   уже   в   15   тысячелетии до  н.  э.  человек  употреблял  при  охо­те за медом  веревку  и  корзину.  Оче­видно, такие  же  орудия   он   применял и когда добывал мед из дупел деревь­ев. Следовательно, уже в то время охо­та  за  медом  имела  давние   традиции. Однако по своей сущности охота за медом относится больше к собиратель­ству, чем к производству, так как при ней сделанные человеком орудия упо­треблялись лишь  в  целях добычи ме­да, а не для его производства.

     Охота за медом существовала на протяжении всего периода родового строя и стала исчезать лишь с разви­тием пашенного земледелия.

     Уже во времена Геродота (V в. до и.   1.)   мед   и    воск   были   в   широком употреблении у скифов. Об этом сви­детельствуют описанные Геродотом погребальные  обряды скифов, персов и вавилонян. Персы и вавилоняне, по-видимому, пользовались завозными про­дуктами пчеловодства, так как природные  условия  этих  стран  не  были  бла­гоприятными для широкого развития медового промысла. Крупнейшим    поставщиком меда и воска в страны Ближнего Востока были оседлые скиф­ские   племена, занимавшиеся   земледе­лием.

     Скифы-скотоводы, населявшие степ­ные районы, вели кочевой образ жиз­ни и не могли быть производителями меда и воска и, очевидно, сами получали их в форме дани от оседлых племен.

    Торговля медом и воском с Греци­ей приобрела особенно широкий раз­мах к концу I тысячелетия до н. э. По свидетельству Полибия (греческий писа­тель II в. до н. э.), греки вывозили из северного Причерноморья («окру­жающих Понт стран») хлеб, скот, ра­бов, а «из предметов роскоши... в изо­билии мед, воск, соленую рыбу».

     Следовательно, у скифов мед и воск были уже продуктами хорошо организованного промысла. Вероятнее всего этот промысел существовал в форме бортничества и его высшей ступени — бортевого пчеловодства, характерного для племен и народов южнорусской лесостепи уже при развитой частной собственности.

     Не исключена возможность, что скифы знали и пасечное ульевое пчело­водство, так как грекам оно было из­вестно еще в середине I тысячелетия до н. э., а скифы имели с греками тесные военно-политические и экономи­ческие контакты и, естественно, могли бы перенять эту более прогрессивную форму пчеловодства.

     Иностранные и первые русские письменные памятники сообщают, что ко времени образования Киевского го­сударства и правления первых Рюрико­вичей пчеловодный промысел восточ­ных славян имел характер важной и хо­рошо организованной отрасли феодаль­ного хозяйства. В собственности феода­лов, прежде всего киевского князя, его семьи и родственников, боярства и знатных дружинников находились боль­шие площади так называемых бортных ухожеев — лесных угодий, пригодных для  ведения бортевого пчеловодства.

     Бортные угодья использовались са­мими владельцами, а  также  сдавались в аренду за определенную плату день­гами или (чаще всего) натурой. Наряду с этим   существовали бортные угодья и как собственность крестьян, полузависимых и свободных, облагавшаяся, подобно другим средствам производ­ства (земля, звериные и рыбные ловли и  т. д.), данью в пользу князя и  госу­дарства.

     Борти и бортные угодья, имевшие серьезное экономическое значение, находились под охраной законов Киевско­го государства. По «Русской правде» за порчу или     разграбление княжеской борти взимался штраф 3 гривны (цена одной лошади или 9 баранов), смердьей (крестьянской) — 2  гривны.  За умышленное   нарушение   бортной   межи,   так же   как   и   пашенной,   налагался   штраф 12 гривен.

     Таким образом, уже с самого нача­ла существования Киевского государства право   собственности на бортное ухожье и борть было тождественно праву на землю. Это   свидетельствует высокой  организованности  производства  меда  и  воска  в  Киевской  Руси, об   окончательном  переходе  бортниче­ства в бортевое пчеловодство, то   есть о   превращении   его   в  организованную отрасль хозяйства.

     Экономическое  значение   пчеловод­ства этого времени было  очень  боль­шим. Мед и воск наряду с мехами слу­жили   своеобразной   валютой   в   ожив­ленной торговле Киева с Византией, за­падными и северо-западными европей­скими   государствами.   Через   волжско-камских болгар,   Хазарское  царство   и Византийские порты мед и воск из во­сточно-славянских земель шли в страны Арабского Востока и Средиземноморья в обмен на дорогие ткани, оружие, предметы роскоши. Свое  желание пе­ренести столицу Киевского государства в Переяславец  на  Дунае     киевский князь  Святослав   (Игоревич)   обосновывал  тем,   что  в   Переяславце сходились пути  международной  торговли  важней­шими товарами,  в числе которых были «мед  и   воск  из  Руси».  Это  говорит  о накоплении значительных излишков продуктов   пчеловодства   в   руках   имущей верхушки   Киевского   феодального   общества.

     Следует отметить, что, судя по до­шедшим до нас письменным документам той эпохи, Киевская Русь была в свое время практически единственным крупным   экспортером   продуктов   пче­ловодства.

     В конце I тысячелетия н. э. высокий спрос  на продукты  русского пчеловод­ства   поддерживался пышным  развити­ем православной церкви в Византии, яв­лявшейся  основным  потребителем рус­ского воска и меда. Принятие в 988 г. христианства и последовавшее вслед за этим быстрое строительство церквей  и монастырей в «градах и весях» на всей огромной территории Киевской Руси резко увеличило  внутренние потребно­сти   страны   в  продуктах пчеловод­ства, особенно в воске.

     Бурно развивавшаяся русская поавославная церковь с ее пышными обря­дами расширяла и обмен воска на до­рогие заграничные ткани, церковную утварь, золотые и серебряные изделия светского   и  церковного  назначения.

     В итоге общий спрос на мед, и осо­бенно на воск, еще больше увеличился. Способствовало этому и соперничество Киева  с  Константинополем. По  свидетельству    иностранцев, вскоре  после принятия   христианства, в самом  нача­ле  XI века,   в   Киеве уже  было   около 400 церквей, а через 100 с небольшим лет, по сообщению летописи, во время пожара   в  Киеве   сгорело   более   600 церквей. Киеву старались    подражать Новгород, Чернигов, Полоцк и другие столицы удельных княжеств, превратив­шиеся в процессе феодализации и рас­пада Киевского  государства в  столицы самостоятельных  феодальных  госу­дарств.

     В   процессе   феодализации   и   захва­та   крупными   феодалами   лучших    земель,   в   том   числе  и   бортных   угодий, создаются условия  для сосредоточения в   их  руках  огромных   запасов   меда   и воска.   В   эпоху   феодальной   раздроб­ленности  и междуусобных  войн  мед  и особенно   воск    наряду   со   скотом, и пленными считались  наиболее ценными военными трофеями.  Из  погребов  раз­грабленной   в   1146 г. Путивльской усадьбы Киевского князя Святослава враги взяли 500 берковцев (5000 пудов) меда.

      В эпоху феодальной раздробленно­сти внешняя торговля  продуктами пчеловодства   не  сократилась,   потому  что воск и мед были  одними из  немногих .производившихся    на Руси продуктов, которые  имели  большой  и  постоянный спрос  на   международном  рынке   и   на которые   многочисленные  потомки  Рю­рика, претендовавшие на величие и си­девшие на престолах великих и удель­ных княжеств, могли купить себе доро­гие  заморские ткани,  оружие,  украше­ния.

     Внутренняя же торговле медом и воском в эту эпоху в силу тех же при­чин значительно выросла. Согласно письменным документам, в XII веке в Новгороде уже существовал особый класс купцов «вощников». Через рынок этого крупного торгового центра про­ходило в то время ежегодно около 20 тысяч пудов воска.

     Учитывая,   что   меда   производилось в несколько раз больше, чем воска, что Новгород   был   на  единственным   крупным воско-медовым рынком, что значительная  часть  меда и воска потребля­лась на месте (дворами князей и бояр, церквями и монастырями, крестьянским населением), можно уверенно говорить о  важной роли пчеловодства  в  эконо­мике   русских   княжеств   XII—XV   веков и высокой степени его организации как отрасли хозяйства.

     Это подтверждается многочисленными письменными документами той эпо­хи, в   частности   завещаниями   и  дого­ворными   грамотами   великих  и  уголь­ных князей,   в   которых борти и  борт­ные угодья упоминаются,  как правило, сразу  же  после  деревень  с  землей  и населением, то есть отнесены к разря­ду   наиболее   важных  предметов   заве­щаемого  имущества.

     Такое положение русское пчеловод­ство сохраняет до  XVII  века  включи­тельно.   Значение пчеловодства в эко­номике  Русского государства XVII века все  еще  достаточно высоко. Оно слу­жит единственным на Руси источником концентрированного   пищевого   сахара, употребляемого  и  в  кондитерском деле,  и для  приготовления хмельных на­питков. Как предмет международной торговли и материал для изготовления свечей  и  удовлетворения других нужд внутри  страны сохранил свое значение и воск.

     Особую   роль   в   XVII   веке  сыграло пчеловодство, в колонизации южных окраин Московского государства, обез­людевших  после  татарского  нашествия. Заселяя территорию теперешних Белго­родской, Курской, Липецкой, Воронежской и соседних с ними областей, Мо­сковское правительство расплачивалось с переселенцами за охрану южных гра­ниц  главным  образом  землей,   охотничьими,   рыболовными   и  бортными   уго­дьями,   которыми  эти  территории  были в   то   время   очень богаты.   При   этом бортные угодья приравнивались в опре­деленных пропорциях к пашне и сено­косам  и облагались соответственно  на­логами.  Эти  налоги  составляли  видную статью   доходов    Московской    государ­ственной казны.

     Наряду  с угодьями,  приравненными к четвертной (облагаемой) пашне и отданными  в  поместье  за  службу,  очень много. угодий  (собственность  государ­ства) отдавалось на оброк с публичных торгов  или  на обычный оброк  деньга­ми, медом и воском. Эта система экс­плуатации  бортных  угодий  была  осно­вой  свободной  колонизации  края.   Как правило,  свободные (не служилые) переселенцы вначале организовывали бортный промысел, или пасеку, вступая тем самым в даннические отношения с Московским государством.

     Следует заметить, что бортевое пчеловодство было свойственно лишь первоначальному   этапу   колонизации   рай­онов черноземного центра. Уже в первой половине  XVII  века  в  связи  с  ро­стом   населения   и   освоенности   терри­тории и благодаря влиянию  пасек,  ор­ганизовывавшихся   выходцами   с  Украи­ны, для которых  пасека была уже  хо­рошо  знакомым  делом,  бортевое  пче­ловодство   здесь   начинает   быстро   за­меняться пасечным, колодным.

     К 1664 г. пасечное дело здесь было настолько развито, что царь потребовал от    белгородского    воеводы      выслать «...из тамошних городов мужиков  чело­век  15 или  20,  которые умеют строить пасеки  и   водить   пчелы...»   для   организации   пасек   в   подмосковных   царских имениях.

     Пасечное   пчеловодство,   хотя  оно в отличие от бортевого не связано с облагаемой    земельной   территорией,    не выходит   из-под   контроля   государства. Самочинно   организованные   и   незаре­гистрированные,   то   есть   не   обложен­ные налогом, пасеки, даже воеводские, конфисковались в пользу государства, что свидетельствует о все еще высоком значении пчеловодства в экономике Московского  государства.

     По дошедшему до нас описанию та­кой конфискованной пасеки белгород­ского воеводы видно, что ей свойствен­ны все основные черты развитого пасечного  хозяйства. Она  была  оснащена всеми   необходимыми   средствами   про­изводства,  начиная от инструментов для поделки ульев и отбора меда и кончая зимовниками   и   посудой   для   весенней подкормки пчел сытой. На этой пасеке, а   следовательно,   и   на других созна­тельно применялись своеобразные при­емы племенной работы, заключавшиеся в  том,  что  «худых»  пчел  осенью  «уби­вали»,   а  в  зиму  оставляли  «ульи  доб­рой  я  средней  семенной   пчелы».

      Обычно первое появление пасек на юго-западе современной территории
СССР относят к XIV веку, а в цент­ральных районах — к XVII веку. Одна­ко   есть   все   основания предполагать, что   пасеки   появились   на   Руси   значи­тельно   раньше,   а   названные   даты   — это   время   массового   распространения пасек на юго-западе  и в  Подмосковье. Организация в середине XVII века цар­ских  пасек  путем   сбора  ульев   с   кре­стьян «...по улью с двора, или по два, а   будет   мочно   и   не   в   тягость   и   по  три...», говорит о широком распростра­нении пасечных форм пчеловодства да­же у  крестьян подмосковных  районов, что,  несомненно, подчеркивает их   дав­ность.

     В пользу более раннего возникнове­ния пасечного колодного пчеловодства говорит и характер социально-экономи­ческого развития Русской земли в XI— XIV веках. Процесс феодализации,  на­чавшийся еще в середине первого ты­сячелетия,  в  первых веках второго  тысячелетия бурно развивается  и приво­дит  к  тому,   что  в   XIII—XIV  веках на  Руси    установились     феодальные     по­рядки.

     Пасечное колодное пчеловодство ха­рактерно   для   эпохи   развитого  феодализма,   но   возникло   оно   задолго   до этого и развивалось вместе с феодаль­ным способом производства. В районах густонаселенных    и     обезлесенных   оно возникло  раньше  и развивалось  значи­тельно   быстрее,   чем   в   малонаселен­ных лесных районах, Это подтверждают раскопки   Райковецкого  городища,    где были  обнаружены   доски   со   следами пчелиных сотов. Таким образом, в сред­нем   Поднепровье   пасечное   пчеловод­ство   существовало  уже  в   XII   веке.

     Арабский писатель Ибн-Даст пишет, что «из дерева они (восточные славя­не) выделывают род кувшинов, в кото­рых находятся у них и ульи для пчел, и мед пчелиный сберегается». Это сви­детельствует о том, что уже в X веке у наших предков было все для пере­хода от бортевого пчеловодства к па­сечному.

     В сказании араба легко увидеть, что славяне   уже   делали  жилища  для   пчел не в стволе растущего дерева, а в наи­более   пригодном   для    этого   обрубке дерева.   Отсюда   до   пасечного   пчело­водства  — один  шаг.   И  он  был,  вероятно,   сделан   очень   скоро.   Во   всяком случае,   есть  свидетельство   того,  что южные   области Киевского государства характеризовались развитым  пасечным пчеловодством еще задолго до XIV ве­ка.  Иностранный   путешественник   Галл (начало   XI    века)   в   своей    «Хронике» писал:   «Я  видел  в  этой  земле   удиви­тельное   множество    пчел, пчельников, пасек на степях  и борти  в лесах,  я  за­метил  в  ней  чрезвычайное  обилие   ме­да и воска».

     Возникновению пасек способствова­ло также освоение восточно-славянски­ми племенами культуры энтомофильных растений, судя по данным археологии, еще в XI—-XII веках. К XVI—-XVM векам гречиха и плодовые сады продвинулись в самые северные районы их современ­ного распространения и занимали в хо­зяйстве страны видное место. В XVI ве­ке, например, на Псковском рынке уже был специальный гречишный ояд. а в XVII веке в подмосковных имениях ца­ря гречиха занимала до 7% площади посевов и до 50% урожая зерна, а са­ды  занимали   десятки  гектаров.

     Начавшаяся в XVII веке капитализа­ция хозяйства, сопровождавшаяся вы­рубкой лесов в районах наиболее раз­витого пчеловодства, спиртокурение, по­явление на международном и русском рынках относительно дешевого тростни­кового и свекловичного сахара, разви­тие русской сахарной промышленности подорвали экономические основы ко­лодного пчеловодства. Из важной от­расли Хозяйства оно превращается в любительское дело и, по словам П. И. Прокоповича, в XIX веке перестает да­вать   прямые  доходы.

     Однако   капитализ&